— Да будет известно всем присутствующим, что сего дня негодный вассал Ансельм, сын Логайра, поднял злодейский мятеж против Катарины, королевы Грамария, и потому подлежит суду короны, даже смерти за преступление — государственную измену!
Он скатал свиток и хлопнул им себя по бедру.
— Кто выступит в защиту Ансельма, главаря мятежников?
Наступило молчание.
Затем поднялся старый лорд Логайр.
Он степенно поклонился Катарине. Она ответила на его вежливость пылающим взором, пораженным и разгневанным.
— Ничто не может быть сказано в защиту мятежника, — прогромыхал Логайр. — И все же в защиту человека, который с поспешностью горячей крови поднимается отомстить за то, что считает оскорблением своему отцу и своему дому, можно сказать многое. Ибо хотя его действия были опрометчивыми и да, даже изменническими, им все-таки двигала честь и сыновнее почтение. Более того, увидевши исход опрометчивых действий и находясь под опекой своего герцога и своего отца, он вполне может осознать свою истинную верность и долг перед своим сюзереном.
Катарина улыбнулась, голос ее был сплошной сироп и мед.
— Значит, милорд, вы хотите, чтобы я освободила этого человека, на чью голову должны быть возложены смерти нескольких тысяч, снова предоставив его вашему попечительству и наказанию, вам, который, как показал сей день, уже не справился один раз с сими обязанностями.
Логайр вздрогнул.
— Нет, дорогой лорд! — отрезала она с бледным лицом и плотно сжатыми губами. — Ты уже взлелеял мятежников против меня, и теперь ты пытаешься снова сделать это?
Лицо Логайра посуровело.
Туан привскочил с кресла, покраснев от гнева.
Она повернулась к нему с надменным высокомерным видом.
— У лорда нищих есть что сказать?
Туан скрипнул зубами, с трудом оставаясь спокойным. Он выпрямился и степенно поклонился.
— Моя королева, в сей день отец и сын доблестно бились за тебя. Ужель ты не даруешь за это жизнь нашего брата и сына?
Лицо Катарины стало еще бледней, а глаза сузились.
— Я благодарю моего отца и брата, — сказал Ансельм ровным ясным голосом.
— Молчать! — чуть ли не провизжала Катарина, повернувшись к нему. — Изменнический, злодейский, трижды ненавистный пес!
В глазах Логайров поднялась ярость, и все же они сдержались и промолчали.
Катарина снова села в кресло, бурно дыша, крепко стиснув подлокотник, чтобы не дрожали руки.
— Ты будешь говорить, когда я спрошу тебя, предатель, — бросила она. — А до тех пор храни молчание!
— Я не стану хранить молчание! Ты не можешь нанести мне большего вреда, я выскажу все! Ты, подлая королева, твердо решила, что я умру, и ничто не повлияет на тебя! Так убей же тогда меня! — закричал он. — Наказание за мятеж — смерть! Я знал сие, допрежь поднял мятеж, убей меня и кончай с этим!
Катарина откинулась на спинку кресла, чуточку расслабившись.
— Он приговорил себя собственными устами, — провозгласила она. — По закону страны мятежник должен умереть.
— Закон страны — королева, — прогромыхал Бром. — Если она скажет, что предатель будет жить, то он будет жить.
Она стремительно обернулась, потрясенно уставившись на него.
— И ты тоже предаешь меня? Ужель ни один из моих полководцев не станет рядом со мной в сей день?
— А, кончай с этим, — разбушевался Род, вырисовываясь над троном. — Да, ни один из твоих генералов не поддержит теперь тебя, и мне кажется, что это может дать некоторый легкий намек, что ты не права. Но, о нет, только не королева! Как можно! Зачем устраивать суд?! Ты уже решила, что он умрет!
Он отвернулся и сплюнул.
— Брось, кончай с этим судебным фарсом.
— И ты тоже? — ахнула она. — Ты тоже станешь защищать предателя, того, что вызвал смерть трех тысяч?
— Ты вызвала смерть трех тысяч! — прорычал Род. — Благородный человек низкого происхождения лежит убитый на поле с отсеченным правым боком, и птицы клюют его. А почему? Чтобы защитить сидящую на троне своевольную девчонку, которая не стоит жизни и одного нищего! Девчонку, которая столь плохая королева, что породила мятеж!
Королева, дрожа, съежилась на троне.
— Молчать! — выдохнула она. — Разве я подняла мятеж?
— А кто дал повод знати взбунтоваться своими слишком поспешными реформами и слишком надменным обращением? Повод, Катарина, повод! Нет мятежа без повода, а кто как не королева дала повод?
— Молчать, да, молчать! — Тыльная сторона ее ладони метнулась ко рту, как будто она вот-вот закричит. — Нельзя так разговаривать с королевой.
Род посмотрел сверху вниз на съежившуюся королеву. Лицо его кривилось от отвращения.
Он отвернулся.
— А, меня тошнит от этого! Оставь их жить, сегодня уже было слишком много смертей. Пусть себе живут. Они будут верны без подстрекающих их советников. Пусть они живут, пусть все они живут, они теперь усвоили урок, даже если ты не усвоила.
— Сие не может быть правдой! — ахнула Катарина.
— И неправда! — Туан шагнул вперед, кладя руку на шпагу. — Королева дала повод, но она не подняла мятеж!
Глаза Катарины метнулись к нему, лучась благодарностью.
— Говори правду, — продолжал Туан, — и тогда можешь наказывать ее. Но когда ты обвиняешь ее в том, что она не совершила… — Он медленно покачал головой. — Я не могу позволить тебе говорить.
Рода так и подмывало плюнуть ему в лицо.
Вместо этого он снова повернулся к Катарине, вновь сидевшей выпрямившись, вновь обретавшей свой надменный вид.
— Не забывай, — сказал он, — что королева, которая не может править своими прихотями — слабая королева.
Она снова побелела.