Чародей поневоле - Страница 37


К оглавлению

37

— Да, — кивнул Тоби, — ты единственный известный нам чародей, друг Гэллоуглас, который не может слышать мыслей.

— Э, да. — Род провел по щетине. — Ну, как я упомянул немного ранее, я не настоящий чародей. Видите ли…

Его прервал дружный взрыв смеха. Он вздохнул и покорился своей репутации.

Затем он вернулся к прежней линии расспросов.

— Я так понял, что некоторые из вас могут слышать мысли, как слова.

— О, да, — подтвердил Тоби, вытирая глаза. — Есть у нас одна такая.

Он повернулся к кольцу слушателей.

— Олдис здесь?

Пухленькая, хорошенькая шестнадцатилетняя девушка протолкалась в передний ряд.

— Кого мне надо для вас послушать, сэр?

Искра пересекла пропасть в мозгу Рода. В его глазах появился злой блеск.

— Дюрера. Советника милорда Логайра.

Олдис сложила руки на коленях, устроилась поудобнее, сидя очень прямо. Она уставилась на Рода, глаза ее потеряли фокусировку. Затем она принялась говорить высоким монотонным, в нос, голосом.

— Как вам угодно, милорд. И все же я не могу понять, истинно ли вы верны?

Голос ее упал на две октавы по тону, но сохранил свою монотонность.

— Негодяй! Ты имеешь наглость оскорблять меня в лицо?

— Нет, милорд, — поспешно ответил высокий голос. — Я не оскорбляю вас, а только ставлю под вопрос мудрость ваших действий.

Дюрер, подумал Род. Высокий голос принадлежал Дюреру, практиковавшемуся в своем занятии — заботе о манипуляции герцогом Логайром.

— Вспомните, милорд, она всего лишь ребенок. Добро ли это по отношению к ребенку — дозволять ему своевольничать? Или добром будет отшлепать ее, когда она в этом нуждается?

С минуту стояло молчание, затем ответил более глухой голос лорда Логайра.

— В том, что ты говоришь, есть какая-то доля истины. Разумеется, в ее попытке взять власть в свои руки в вопросе назначения священников есть что-то от избалованного ребенка.

— Но, милорд, — пробормотал высокий голос. — Это же идет вразрез с традициями и мудростью людей намного старше ее самой. Воистину, как это ни горько, но это действия непослушного ребенка.

— Возможно, — прогромыхал Логайр. — И все же она — королева, а слово королевы — закон.

— Даже если королева издает дурные законы, милорд?

— Ее действия не дурные, Дюрер. — Глухой голос принял угрожающий оттенок. — Неверные, безрассудные и необдуманные, плохо рассчитанные, ибо добро, кое они принесут сегодня, может завтра принести гибель на наши головы. Наверное, глупые законы, но дурные — нет.

Высокий голос вздохнул.

— Возможно, милорд. И все же она угрожает чести своих вельмож. Разве это не дурно?

— Это, — прогромыхал Логайр. — Как же это так? Да, она была надменна, беря на себя более высокомерия, чем, возможно, когда-либо бывало у королевы, но она еще никогда не делала ничего такого, что можно было бы истолковать как оскорбление.

— Да, милорд, пока еще нет.

— Ты что это хочешь сказать?

— День этот придет, милорд.

— Какой такой день, Дюрер?

— Когда она поставит крестьян впереди знатных, милорд.

— Прекрати свои изменнические речи! — зарычал Логайр. — На колени, ничтожество, и благодари своего Бога, что я не оставляю тебя без головы!

Род глядел в лицо Олдис, все еще не отойдя от потрясения, вызванного слышанным диалогом двух бестелесных мужских голосов, исходящих из уст хорошенькой девушки.

Ее глаза постепенно снова сфокусировались. Она испустила долгий вздох и улыбнулась ему.

— Ты слышал, друг Гэллоуглас?

Род кивнул.

Она развела руки, пожав плечами.

— А я ни слова не могу вспомнить из того, что говорила.

— Пусть это тебя не беспокоит, я помню все. — Род потер щетину на подбородке. — Ты действовала как канал, медиум в чистейшем смысле этого слова.

Он запрокинул голову, осушив свою кружку, и кинул ее одному из юных колдунов. Юноша поймал ее, исчез и вновь появился. Он вручил до краев полную кружку Роду, который в притворном отчаянии покачал головой.

Он откинулся назад и пригубил вино, подняв взгляд на окружавшие его юные лица, улыбающиеся и заметно сияющие от сознания своей силы.

— Вы когда-нибудь проделывали это раньше? — спросил он, махнув рукой в сторону их всех. — Я имею в виду, слушали подобные внутричерепные заседания.

— Только врагов королевы, — ответила Олдис, вскинув голову. — Мы часто слушаем Дюрера.

— Вот как? — приподнял бровь Род. — Что-нибудь узнали?

Олдис кивнула.

— Он в последнее время сильно озабочен крестьянами.

Мгновение Род был совершенно неподвижен.

— Что у него за интерес к ним?

Тоби знающе усмехнулся.

— Ну, вот его последний подвиг. Он заварил свару между двумя крестьянами из личных владений королевы. Один молодой крестьянин хотел жениться на дочери старого фермера, а старик сказал — нет. И юнец воздел бы руки в отчаянии и спокойно остался бы с разбитым сердцем.

— Но тут встрял Дюрер.

— Да. Он днем и ночью преследовал юнца, ибо известие о сватовстве парня распространилось по всем деревням, и присмотрел за тем, чтобы слух пересказывали с добавлением вопроса: разве мог юноша считаться мужем, коль позволил дряхлому болвану лишить себя любимой девушки?

Род кивнул.

— И другие крестьяне принялись кидать этот вопрос пареньку.

— Само собой. Ехидство, издевки, насмешки — и парень однажды ночью взял да и похитил девушку и сделал ей ребенка.

Род поджал губы.

— Как я представляю, папа немножко разволновался.

Тоби кивнул.

— Он приволок парня к деревенскому попу и потребовал, чтобы паренька повесили за насилие.

— А поп сказал?..

— Что это была любовь, а на насилие, и подходящим наказанием был бы брак, а не повешение.

37