Чародей поневоле - Страница 41

Впереди расположились двенадцать великих вельмож, сидевших полукругом в деревянных креслах, напоминающих формой песочные часы, в двенадцати футах от ступенек трона.

За ними стояли сорок-пятьдесят пожилых людей в коричневых, серых или темно-зеленых одеждах с бархатными воротниками и в маленьких, квадратных фетровых шляпах. На их обширные животы спадали серебряные или золотые цепи. Бюргеры, догадался Род, местные купцы, чиновники, мастера гильдий — буржуазия.

Позади них находились черные с капюшонами рясы духовенства, а за ними серовато-коричневого цвета латаная одежда крестьянства, большая часть которого, Род был уверен в этом, была прислана с замковой кухни. Таким образом, на Общем Суде присутствовали представители всех классов.

Но в центре группы крестьян расположились четверо солдат в зелено-золотом — цветах королевы — а между ними стояли двое крестьян, один молодой, другой старый, оба выглядевшие перетрусившими и перепуганными почти до грани паники, вертевшие в мозолистых руках шляпы. У старика была длинная седая борода, юнец же был чисто выбрит. Оба были в темно-коричневых рубахах из грубой ткани, тот же самый материал обвязывал их ноги, служа им брюками. Рядом с ними стоял священник, выглядевший почти настолько же не в своей тарелке, как и они.

Все глаза смотрели на королеву. Катарина очень хорошо это сознавала; она выпрямилась и сохраняла свою позу, пока в зале не наступила полная тишина. Затем она медленно села, и Бром уселся по-турецки у ее ног. Тупые концы алебард глухо стукнули о камень, когда Род и трое других гвардейцев стали вольно, отставив пики под углом в двадцать градусов.

По залу прогремел голос Брома:

— Кто в сей день предстанет перед королевой?

Вперед шагнул герольд с пергаментным свитком и зачитал список из двадцати петиций. Первой была петиция вельмож, последней — петиция двух королевских крестьян.

Руки Катарины сжали подлокотники трона. Она произнесла высоким, ясным голосом:

— Господь наш сказал, что униженные будут возвышены, последние станут первыми, и посему давайте сперва заслушаем показания этих двух крестьян.

Наступил миг потрясенного молчания, старый герцог Логайр с ревом вскочил на ноги.

— Показания! Вы так сильно нуждаетесь в их показаниях, что ставите эту деревенщину впереди своих высочайших вельмож!

— Милорд, — окрысилась Катарина. — Вы забываете свое место при моем дворе.

— Нет, это вы забываете! Это вы забываете уважение и традиции, и все законы, с детства усвоенные вами от вашего отца!

Старый лорд вытянулся во весь рост, пылая гневом.

— Никогда, — прогремел он, — старый король не обесчестил бы так своих вассалов!

— Открой глаза, старик! — Голос Катарины был холоден и надменен. — Я хотела бы, чтобы мой отец был все еще жив, но он умер, и теперь царствую я.

— Царствую! — Губы Логайра скривились в кислой усмешке. — То не царствование, но тирания!

Потрясенный зал умолк. Затем все нарастая пополз шепот: «Измена! Изменаизменаизмена!»

Поднялся дрожащий Бром О'Берин.

— Теперь, милорд Логайр, ты должен пасть на колени и попросить прощения у миледи королевы или же будешь навек осужден, как изменник трону.

Лицо Логайра окаменело, он вытянулся, выпрямил спину и задрал подбородок, но прежде чем [он успел] ответить, Катарина произнесла тугим, дрожащим голосом:

— Никакого прощения не будет ни спрошено, ни дано. Ты, милорд Логайр, принимая во внимание оскорбления, нанесенные нашей королевской особе, отныне изгоняешься из нашего Двора и Присутствия, дабы никогда больше к нам не приближаться.

Медленно взгляд старого герцога встретился с глазами Катарины.

— Как же так, дитя? — пробормотал он, и Род с потрясением увидел слезы в уголках глаз старика. — Дитя, ты обойдешься с отцом так же, как обошлась с сыном?

Лицо Катарины стало мертвенно бледным. Она привстала.

— Поспеши покинуть место сие, милорд Логайр! — Голос Брома дрожал от ярости. — Поспеши покинуть место сие, или же я спущу на тебя собак!

Взгляд Логайра медленно опустился на Брома.

— Спустишь собак? Да, ибо ты — самый верный пес нашей королевы! — Он снова поднял глаза на Катарину. — Ах, леди, леди! Я надеялся умилостивить тебя борзым щенком, прежде чем умру.

Катарина снова села, гордо вытянувшись.

— У меня есть мастифф, милорд, и пусть мои враги берегутся!

Старик медленно кивнул, его полные горя глаза никак не могли оторваться от ее лица.

— Значит, ты будешь называть меня врагом…

Катарина чуть выше вскинула подбородок.

Он круто повернулся и пошел через весь зал к выходу. Толпа раздалась перед ним, открыв широкий проход. Гвардейцы по обеим сторонам от большой центральной двери вытянулись по стойке «смирно» и распахнули порталы.

Герцог резко остановился на пороге и обернулся бросить взгляд над толпой на Катарину. Его тяжелый старческий голос в последний раз наполнил зал.

И голос этот был каким-то мягким, почти добрым.

— И все же прими сие от меня, Катарина, кою я некогда называл своей племянницей — тебе нечего страшиться армий Логайра, пока я жив.

Он постоял с миг, не двигаясь, выдерживая взгляд Катарины. Затем он резко повернулся, взметнув полами плаща, и исчез.

Целых три вздоха двор хранил молчание, затем все, как один, поднялись одиннадцать оставшихся Великих Лордов и двинулись гуськом по проходу к большой центральной двери и последовали за Логайром в изгнание.

— Так как же она решила дело двух крестьян? — спросил Векс.

Род ехал на роботе-коне по склону за замком «для выездки», или, во всяком случае, так он сказал конюху. На самом деле ему нужен был совет Векса относительно того, Что Бы Все Это Значило.